Но были еще и дикие крики счастья от ныряния в прозрачную соленую воду, и медовый осенний виноград вдоль дороги, и крики «впереди море!.. ой, нет, это синий лес», и обжигающие гезлеме с сыром и травами, и смешные тупые шутки про теребление долгунца, и чай с медом пиний, и харьковский форрест гамп в дырявых сандаликах...

Юка затягивается и говорит — да вы только представьте: через неделю все это закончится, у нас наступит катарсис, потом на нас наступит Москва, привычная жизнь, холодный октябрь. И будет совершенно непонятно, как жить дальше: без ежедневной дороги, без храпа, мозолей, укусов насекомых, чужих людей, бон камино, сардинок, недосыпа и попахивающего рюкзака.

— Предлагаю в трудные дни призывать моего парковочного бога, — сказала Кира великодушно, и мы ни разу не заночевали под мостом, как опасались. Парковочный бог Киры реагировал быстро и уверенно: вот только что по пути были заняты все альберги, но нет, тут же за углом находится хостел или последние матрасы для бедолажек.

Сейчас, в июне 2020-го, все эти пройденные маршруты кажутся совершенно нереальными, как и былая свобода идти сколько можешь, а потом обниматься с незнакомцами. Но однажды мы снова попадем в этот прибой, однажды.

- сначала я буду просто сидеть в своей комнате. потом лягу на белые простыни и начну читать. потом буду спать, потом буду опять читать. потом снова читать. за закрытой дверью! целые сутки!

Примириться с проблемами сна в камино мне, теплой искорке в сердце походной тьмы, помог буддийский совет Йонге Мингьюр Ринпоче — ставить во главу угла не проблемы, а их решения. Избежать ночевок с другими пилигримами не получится, значит, нужно минимизировать все, что меня бесит.

Мой отец очень любил море. Если бы я мог, говорил он, я бы уехал жить на море, купил бы себе лодку и удочку. И смотрел бы на море целыми днями. Так уезжай, говорила я, уезжай, что тебя держит в этом Саратове, зачем тебе этот Крекинг, эти дачи, эта жизнь? Отец сжимался, как будто я его ударила, и уходил курить. На море он был раз десять за всю жизнь...

Каждое лето в деревне было идеальным. На лавочке — липкая горбушка, в руке — краснодарский чай с листьями черной смородины, за спиной — прохладные сени, а перед тобой — целое лето, когда не нужно расчесываться, смотреть на часы, спешить к мультикам, ненавидеть прописи.

У чайки были мутные глаза (да и в целом лицо, уставшее от жизни). У нас же была целая бутылка вина и желание сфотографироваться в последний день у океана. Мы прошли мимо, чайка замерла на песке. — А если она умирает? — спросила Женька, и мы с Юкой мысленно застонали (ну и немножко вслух).

Фамилия Лещенко вообще не воспринимается людьми в альбергах как что-то подходящее для записи. Юкосик пробовала напевно говорить в трубку специальным белорусским голосом — Иуулия Лешенко, но это тоже был провал. И вот так, из грязи и пены морской, родилась Хулиэтта Лишенец.