* – предыдущая часть: “Поднебесная галерея: пространство памяти”
После освобождения “Икара” городские власти начали оформлять скульптурами сквер у Городской художественной галереи.
Почему так получилось и какой контекст у этого пространства?
К вопросу о никнеймах
Место: сквер у Городской галереи. Официально — площадь Атлантической солидарности, это имя записали в документах после того, как Болгария в 2007 году присоединилась к НАТО. Собственно, сквер именовали в честь этого события.
Никто его так не называет. Никто из таксистов не знает, где это — площадь Атлантической солидарности. Варненцы говорят «садик Севастополь».
В Варне очень интересно наследуется память и остаются имена — мы с этим постоянно сталкиваемся, изучая город. Иногда остаётся атмосфера места — как тканевые магазины в подземном переходе на месте бывшего коврового базара бывшего татарского квартала. С 1905 года уже и квартал не татарский, и базар закрылся, и улицы переименовали (некоторые – трижды) — но ковры и занавески продают на том же месте, в подземном переходе между бульваром Владислава Варненчика и улицей Бенковски.
Или вот группа швейно-вышивальных магазинов вместе с обжорным рядом, Синим рынком и мелкими лавочками по периметру Кафедрала и резиденции митрополита — всё это изобилие наследует Понедельничному базару Варны, который с конца 19 по середину 20 века раз в неделю занимал центральнейшую точку в городе — и разворачивался во все стороны.
С Севастополем — то же самое. На перекрёстке бульваров Сливницы и князя Бориса Первого есть ресторан, построенный в 1925 году. С 1965 года он назывался «Севастополь». И не то чтобы варненцы так уж фанатеют по битве при Севастополе, чтобы помнить её сквозь века. Скорее для них важно помнить о том, что в это заведение один кадет военного училища пригласил одну курсистку из девичьей гимназии и угостил её кофе, а позже они поженились — а потом их сын вырос позвал одну девчонку на кофе в «Севастополь», и у неё были такие глаза и такой смех… В общем, «пойдём на Севастополь, девочки, может, тоже придут».
Новые варненцы могут не знать такого города и понятия не иметь, почему так называют сквер и точку на перекрёстке бульваров князя Бориса Первого и Сливницы — но продолжают «встречаться на Севастополе».
И мы тоже будем.
Севастополь на карте Варны, с сайта balkanza.ru 
Ресторан “Морско око”, будущий “Севастополь”, 1930-е годы
Садик Севастополь продолжается до самой Городской галереи.
Здание: Городская художественная галерея, бывший колледж Фердинанд.
Время: 1898 год, архитектор — неизвестен точно, предположительно — Фредерик Гюнангер. Родилось как мужской колледж — и до Второй Мировой служило таковым.
И здесь важно всё.
Первое. Имени архитектора не осталось потому, что в Болгарии тех времён работало несколько десятков иностранных мастеров — и они обменивались не только идеями, но и проектами. А устроили такой архитектурный джем-сейшн ещё и для того, чтобы учить местных мастеров европейской строительной моде.
Второе. Болгары вообще и варненцы в частности немедленно подхватили европейскую моду строить парки и скверы и украшать города скульптурами — чего до конца 19 века не было и быть не могло. Болгария была частью Османской империи до 1878 года, то есть — мусульманской страной; то есть — никаких изображений людей и животных, а парки — только при дворцах.
Третье. Здесь, при колледже Фердинанд, образовывались и распадались десятки клубов по интересам — от математики и шахмат до оркестров и художественных кружков.
Четвёртое. Именно выпускники колледжа придумали в 1939 году «Фонд за образование в Варне постоянной художественной экспозиции», собирали в него деньги, выкупали картины и устраивали выставки.
Пятое. С 1939 по 1944 год — во время Второй Мировой! – эти мальчики в этом здании держали постоянную экспозицию и говорили: «Здесь будет художественная галерея».
Шестое. Когда в город вошла Красная Армия, и французских монашек-преподавательниц выслали на родину, а пастора расстреляли — организаторы выставок нашли способ передать коллекцию картин городу — с условием, что она будет постоянно экспонироваться.
Седьмое. Архитектор-бруталист шестидесятых, главный по строениям Варны во времена социализма, господин Камен Горанов не разрешил сносить здание колледжа. Он сказал: в городе всего три неоготических здания, и два из них уже испорчены; давайте оставим Фердинанд просто как память.
И устроим в нём, например, галерею.
Галерея под открытым небом
Когда в 2007 году у города появилось немного сил на то, чтобы обдумать некоторые эпизоды недавнего прошлого, садик у Городской художественной галереи оказался самым логичным местом, чтобы поставить памятник жертвам тоталитарного режима.
Социалисты появились в Болгарии сразу после того, как теория Карла Маркса стала популярной; то есть — в конце 19 века.
До 1944 года социалистические партии создавались, распадались и сливались в союзы и объединения — там, где есть два болгарина, будет три политических партии. Социалисты вошли в городские советы, где-то стали управляющим большинством, где-то — уравновесили общий баланс, лоббировали некоторое количество полезных польз для наёмных работников и социальных льгот для всех остальных.
А в 1944 году в Болгарию пришла Красная армия, и социалисты во власти остались единственными. Остальных — уничтожили. У богатых людей отобрали деньги и имущество, элиту страны отправили в трудовые лагеря.
Тут стоит вспомнить, что в Болгарии не сложилось потомственной аристократии. До 1878 года страна была под турками, Османской империи совершенно не нужны были болгарские принцы, князья и военная аристократия — нидайбох поднимут бунт, это хлопоты, расходы, трата человеческого ресурса… Проще вырезать сразу всех знатных и заодно — всех, кто сопротивляется.
Болгария стала независимой в 1878 году; к 1944 потомственная аристократия просто не успела отрасти.
Те, которых отправили в трудовые лагеря, были: архитекторами, строителями, юристами, художниками, писателями, торговцами. У них были деньги, потому что эти люди очень много работали. У них было уважение и власть, потому что их работа оказывалась а) хорошей б) полезной. И у них были связи с другими государствами, потому что все эти люди учились за границей — своих вузов в стране тогда не было, – и возвращались, и сохраняли все дружбы юности.
Элитой Болгарии были ресурсные люди, которые беспрерывно учились, много работали и с удовольствием отдыхали.
Этих людей обесчестили, а многих и убили.
У них отобрали фабрики и дома, построенные для рабочих. У них отобрали их собственные дома, склады и практики. Некоторых посадили в тюрьмы — как, например, варненского архитектора Стефана Венедикта Попова, который получил двадцать пять лет тюремного заключения за то, что был богатым влиятельным человеком и германским консулом. Стефан Венедикт Попов, двухметровый экстраверт, моментально становился центром любой компании, в которой появлялся. Работал от зари до позднего вечера, кутил — на полгорода, а потом — снова работал от зари до заката. Конечно, он притягивал к себе людей — такая сила! Учился Стефан Венедикт Попов в Мюнхене — потому стал консулом германским; если бы его приняли в вуз в Париже — был бы французским.
Но дело не в этом.
Из тех, кто был отправлен в тюрьмы и лагеря в первые годы социалистической власти, большинство заработало своё положение и уважение — благотворительными проектами. Архитектор Дабко Дабков бесплатно создавал проекты домов для переселенцев. И то же самое делали его коллеги — архитекторы и инженеры, – когда после Первой Мировой в Болгарию хлынул поток людей с утраченных территорий. Абсолютно все богатые люди города организовывали фонды имени себя — откладывали некоторую часть заработанных денег, чтобы спонсировать учёбу талантливых, но бедных подростков. Так было принято: вкладываться в людей своей страны. Богатство, положение, связи — означало ответственность и умение правильно делиться.
Власть может смениться. Правительство может сойти с ума от безнаказанности. Но этих людей — элиту, – фактически предала земля. «Какого народа я враг?» – спрашивал Дабко Дабков, увидев на своих воротах надпись «враг народа».
Он умер от разрыва сердца, фактически — от стыда.
Его история — и истории десятков тысяч других людей, — были забыты на десятилетия. И в начале двадцать первого века земля взялась это осмыслять. Целый пласт памяти, цепь имён, истории, рассказанные вполголоса — вернулись к городу Варне.
Конечно, не сами по себе. Конечно, через людей — которые вспоминали и рассказывали, записывали и пересказывали.
Додумался — поставь стеллу; хочешь запомнить — поставь памятник.
Скульптура «Холокост» появилась в сквере в 1985 году — к тому моменту кошмар Второй мировой войны уже был обмыслен, и сложился канон, по которому его можно было принять и отплакать. Художник Иван Русев вышел на конкурс скульптур с вот такой работой — и его скульптура открыла садик «Севастополь» как галерейное пространство.
Рядом с «Холокостом» встало «Материнство» Зиятина Нуриева, победившее на том же конкурсе в том же 1985 году. И вместе эти работы рассказывают историю страшную и бесконечную: о потерях в момент обретения, о краткости счастья и о мучениях.
Дальше — длится пауза: «время перехода» и смены власти. Потом появляется Икар у мэрии. После этот зал Поднебесной галереи прирастает стеллой, посвящённой жертвам социализма. Продолжается тема зависимости и подвластности, принудительного жертвования людьми.
В 2014 году в садике Севастополь появляется ещё один «Икар» Алёши Кафеджийского — и начинается разговор о каждом отдельном человеке, а не о человечестве как совокупности страдающих бессильных душ.
Этот Икар — небольшой, и да, выглядит так, будто хочет обнять весь мир и одновременно взлететь. Подозреваю, что именно эта модель выиграла конкурс на оформление пространства у Партийного дома; но выяснять, так это или нет — не хочу. Для меня как для зрителя история закольцовывается двумя Икарами. Один — преодолевает земное притяжение, испытание временем — и прорывается на свободу. Другой — радостно взлетает.
И начинается совершенно другая история: о пути человека в изменившемся мире.
Время «всех» — осмыслено и прожито. Начинается время «каждого».
Скульптура «Начало» мастера Живко Дончева — это идея первичного взрыва. И в ней снова действует человек! Казалось бы, что ему там делать — миллионы миллионов лет отделяют хомо сапиенса сапиенса от Большого взрыва. Но скульптор рассказывает об идее через того, кто её двигает — и это позволяет нам мысленно войти в точку, откуда начинается всё. Буквально всё.
Когда в декабре мой личный год прокручивался в самую нижнюю точку, я приходила в садик Севастополь и смотрела на этого дядьку. И представляла себе себя на его месте. Иногда удавалось только почувствовать себя тяжёлой и бронзовой — не самая сложная задача для для декабря. А иногда — удавалось поймать вот этот порыв, драйв, предощущение – «сейчас!» – как бывает, когда в голове возникает классная идея.
Девчонки в садике тоже есть.
К компании Преодолевающих Мужчин в 2005 году присоединилась Девушка-Победительница («Диана — богиня охоты», созданная софиянцем Момчилом Мирчевым), а в 2017 году — Девушка, Следующая За Ветром («Полёт» Христо Христова).
«Полёт» — условная фигура, никакого портретоподобия; так изображали людей за восемь с половиной тысяч лет до нас, что с радостью покажет любой из болгарских исторических музеев.
Художники здесь работают тысячелетиями, мн.ч.
«Диана» — антропоморфна, зверь у её ног – рисунок металлом по воздуху, линии в пустоте, «воображенье дорисует остальное».
Этот зал Поднебесной галереи Варны постоянно пополняется на радость тем, кто может часами рассказывать о современном искусстве. В частности, в 2019 году в нём появился «Прибой».
У варненцев интересные отношения с морем.
Во-первых, они повторяют за Хэмингуэем: всё, что не у моря — далёкая провинция.
Во-вторых, современные болгары в принципе — сухопутный народ; они гордятся своими моряками, любят своих рыбаков, но в целом предпочитают растить еду из земли, а не ловить ветер парусами. Моряки в коллективном сознании немного герои, немного безумцы; Бэггинсы в Шире.
В-третьих, шутка о том, что после локдауна 2020 года коренные варненцы впервые за двадцать лет пойдут купаться на собственные пляжи — не шутка вовсе. Варненцам важно жить у моря, чувствовать его присутствие, видеть его из окна своей квартиры на высоком этаже, ворчать на него из-за высокой влажности, ловить кожей сменившийся ветер — а вот погружаться в воду не обязательно.
В-четвёртых, вода и волны всё проверяют на прочность. Воздух здесь разъедает металлы и смывает защитные стены со всего — от волнолома до человека; солёный воздух, солёная вода обнажает наши несущие конструкции и показывает нам самим, что у нас внутри. Что будет с твоим блестящим в морской воде — сильнее засияет или совсем растворится?
И вот об этой сложной многосторонней любви рассказывает «Прибой» – скульптура, сделанная архитектором Тодором Даскаловым и скульптором Венелином Божидаровым, внимание, из пластика.
Море и пластик — что может быть больнее.
Читаем город
Перекрёстки центра застраиваются по плану; ну или, по крайней мере, их оформление согласовывается с главным архитектором города. То есть перекрёсток в целом о чём-то рассказывает, производит некое запланированное впечатление. Перестраивая город, люди оформляют высказывания самым прочным образом — и постоянно дописывают.
Например, «мы всё сотрём, и даже память» может дополниться «мы помним и бережём». «Смотрите, как нам можно!» – превращается в «смотрите, как мы умеем».
Большие высказывания дробятся на отдельные фразы и слова, к ним добавляется элемент случайности, время допиливает остальное.
Город постоянно с нами разговаривает.
Что будет, если замедлиться и прислушаться?
Вот, например, угол Соборного бульвара и Сливницы — один из перекрёстков центра Варны.
Его архитектурная доминанта, самый большой из объектов — здание в неоклассическом стиле, бывшая девичья гимназия, ныне — Археологический и Исторический музей. Дворец пережил трёх монархов, две смены государственного строя, из лучшей областной гимназии стал музеем — то есть остался храмом науки. Он моложе, чем выглядит: похож на здания архитектурной неоклассики 18 века, а построен в 1899 году.
Неоклассические здания в целом — о надёжности, прочности, традиционности; у них массивный и уверенный в себе вид. И Музей — именно таков: должен был всем своим видом вызывать уважение и желание скромно идти туда учиться. Но он так вписан в пространство квартала, что одновременно кажется и прочным — и светлым, и лёгким. Он большой — но не подавляет, а вдохновляет; на нём отдыхает взгляд. Обратите внимание на пифосы, амфоры и мемориальные плиты вокруг музея. Всё это — настоящие древности, поставленные здесь отчасти от избытка («этого так много, что не вместилось в хранилища»), отчасти — для художественного впечатления («если такое у нас снаружи — представляете, что вас ждёт внутри!»). Этот беспорядок добавляет зданию витальности и южного колорита.
Дальше — Соборный бульвар, проложенный в начале двадцатого века. Тогда варненцы критиковали своих инженеров: зачем, мол, вы сделали широченные бульвары, кому нужны такие улицы, на которых две кареты могут ехать рядом в одну сторону и не мешать друг другу, кто когда здесь будет ездить встолькером, на что вы тратите бюджетные деньги?
Варненцы начала двадцать первого века молча улыбаются.
Хотя нет, не молча: они снова недовольны, в том числе — скульптурой на перекрёстке.
Когда фестиваль «Контемпо» перестал существовать, город устроил конкурс на новые скульптуры, и «Росток» стал одним из победителей. Скульптор Венцислав Марков его воплотил, город — заплатил и поставил, и давай гордиться. А варненцы — это варненцы, – давай упражняться в остроумии: это щупальце мафии, которая обосновалась в мэрии и захватила город! на что вы тратите бюджетные деньги!
За «Ростком» — ряд панельных домов.
Панельные дома середины двадцатого века — это простые бетонные коробки, которые можно было поставить легко и быстро. Во второй половине двадцатого века люди массово переезжают из сёл в города, им тесно, очень хочется нормально жить — и панельные дома становятся тем самым доступным жильём, квартиру котором наконец можно купить, потому что она есть. Удобными «панельки» были только отчасти, но это мощное «ура» в них ощущается до сих пор; а в конце двадцатого века квартиры в панельных домах наконец стало разрешено переделать под себя.
Чем каждый из жителей и занялся. Сообразуясь с собственным ресурсом и вкусом, люди остекляли балконы, утепляли квартиры снаружи, красили их поверх во все возможные цвета и добавляли различные детали. Весь вид домов говорит: «Мне удобно, и мне наконец-то пофигу, как на это смотрят снаружи».
На неподготовленного зрителя такое «оболгаривание панелек» (местный архитектурный термин) производит сокрушительное впечатление.
Сейчас город постепенно приводит лоскутное разнотравье в более-менее однообразный вид. Становится симпатичнее? Да. Становится удобнее жить? Почти наверняка.
Мне удивительным образом стала близка и дорога эта расхристанность, когда я узнала контекст.
Через улицу — дома постройки двадцать первого века: торжество индивидуальности. Все квартиры разные, каждая вроде бы спланирована под вкусы будущего жильца; фактически — это песнь архитектора: «Смотри, как я могу!»
Могу стеклянные балконы (и неважно, как их будут мыть жильцы и как на них будут смотреться живые люди, выйдя поутру в чём спали).
Могу сделать только несущие стены (и сам перегораживай, решай, сколько тебе надо комнат).
Могу построить стеклянную крышу (а ты посадишь зимний сад; тебе же необходима оранжерея!).
Могу сделать пятнадцать острых углов в одной квартире и шесть тупых — в другой.
Всё могу! Материалы позволяют.
И кстати, тебе будет тепло и светло. Правда, здорово?
Меж современных домов — бывший Патрицианский дом, читалище, аналог Дома культуры. Посмотрите на общие контуры здания проекта Николы Лазарова — великого создателя дворцов в Болгарии. Посмотрите на вазоны и скульптурные пластики работы Кирилла Шиварова. Это здание было построено в 1915 году как место, где могли бы собираться люди культурные и образованные — и оно до сих пор этому служит, хотя сменило имя и форму собственности. Это здание сразу строилось, чтобы вдохновлять и служить просвещению; здесь тоже учат.
Если бы Патрицианский дом и Музей были людьми — в чём они были бы похожи? Что у них было бы совсем разным? В чём они никогда не могли бы договориться, а что — делали бы вместе? Кем каждый из них работал бы? Они бы дружили или, наоборот, спорили бы? Вот они живут рядом — почему так получилось?
В доме чуть выше по улице несколько лет подряд снимали студию Саншайнеры — и оформили и этот, и ближайшие перекрёстки.
Надписи на дорожных знаках, изображения чертей и призывы не слушать демонов — это часть истории о том, как безумие перерастает в художественный жест.
В Варне есть женщина, которая уверена, что радиоволны транслируют демонов, передают их людям в голову целиком; и те, кто слушает радио — становятся одержимыми. Своим знанием она щедро делится с окружающими. И в последнее время нарисованных ею плакатов стало так много, что они превратились из мусора в «фишечку» Варны; сейчас их печатают на сумках и футболках, получаются исключительно контекстуальные сувениры.
С одной стороны — спасибо за изюминку. С другой — эта женщина пишет поверх уличных картин, портит работы, которые и так не вечны. Так что у меня сложное отношение к этой части варненской истории — но не могу не отметить, как жизнь проникает в искусство, искусство — в жизнь, и как люди осмысливают окружающий мир.
Читаем перекрёсток слева направо:
— храм науки, превращённый в музей;
— дороги, проложенные наперекор мнению горожан;
— современная скульптура;
— дом культуры, похожий на дворец;
— панельные дома, переделанные под себя;
— изломы и плоскости домов двадцать первого века, в которых «это возможно» стоит выше, чем «так удобно».
О чём это в целом?
Один человек прочтёт между Соборным бульваром и Сливницей: «люди — сварливые критиканы, ничего им не нравится, они всё портят».
Другой остановится и подумает: «ухты как круто, а что будет на следующем перекрёстке?».
Третий — «главное в истории — личность, главное в жизни — человек».
Четвёртый — «хочу арбуза! и картинку на стену!»
Пятый — «хочу сюда вернуться, хочу прочитать все эти книги и посмотреть все эти фильмы».
Шестой пойдёт трогать колонны и незаметно для себя проведёт в музее весь день.
А что услышите вы?
Хэштег #длясебя
Что такое «оставить себе»? Как можно оставить себе — праздник, впечатление, какую-то вещь?
Разделить с друзьями, чтобы потом «ой бля сколько было, помнишь?»
Убрать с чьих бы то ни было глаз, проживать и наслаждаться в одиночку?
Придумать, заказать, позвать исполнителей, а потом — отпустить результат, потому что самым важным был процесс?
У этого города есть тысячи способов.
В марте начинается музыкально-театральный фестиваль «Варненское лето», и длится — до октября. В город приезжают музыканты и целые оркестры. Вечерами работают все сцены города — особенно приятно работает Летний театр с задником, заплетённым плющом и с постепенно темнеющим небом в качестве крыши. Римские Термы — памятник истории примерно первого века нашей эры, настоящие бани, построенные римлянами Одессоса, – превращаются в театральную сцену. Там, кстати, отличная акустика — жителям ближайших домов всё очень хорошо слышно; более того, они смотрят спектакли из вип-ложи — с собственных балконов. Днём в парке на маленькой сцене «Ракушки» играют фольклорные ансамбли; а зрители пляшут, просто потому, что умеют и любят это делать.
Когда становится жарко плясать — начинаются ремесленные ярмарки. На них не продают уникальные сверхдорогие изумительно редкие вещи — только то, чем можно пользоваться каждый день себе на радость. Смешное плодовое вино. Кожаные пояса и украшения. Простые разделочные доски с простой резьбой (и рядом — примеры деревянного кружева, которое в принципе тоже можно заказать, если вам нужен, например, иконостас). Шерстяные ковры и коврики, сотканные на ручных станках (и рядом — станок с мастерицей, которая может показать, как это делается, и вам дать попробовать). Кованые колокольца для коз и коров — такой колокольчик называется «чан», звучит как небольшое жестяное ведро и отгоняет злых духов и дурные мысли. Попробуй подумать о дурном, прыгая с таким колокольчиком!
Когда ремесленники разъезжаются — начинается ярмарка мёда; и вот тут уже продают и сокровища, и редкости, и диковинки. Мёд, собранный пчёлами с особенного луга, где цветут особенные растения. Откуда мы знаем, что это правда? Да в той местности на вершине — только один луг, и травы цветут только там, а вокруг — скалы и козы; и пасеку там поставил какой-то чудак — кто еще потащит пчёл так высоко. А что вкус особенный — как раз ничего удивительного; не забыть бы купить себе баночку, их всего двести штук каждый год.
После пчеловодов приходит время книжников: на дворе сентябрь, скоро детям в школу, да и вообще.
Где-то между мёдом и книгами варненцы втискивают фестивали вина и еды. То в парке в Амфитеатре на склоне горы поставят столы, разведут костры, и давай колбаски жарить. То в порту устроят пивной праздник. То в самых разных ресторанах города одновременно объявят «у нас завтра фестиваль вина и еды, приходите, везде разная программа» — и попробуй не лопнуть от впечатлений и не порваться от жадности. То на входе в Приморский парк поставят два десятка презентационных столов — и всему городу придётся продегустировать то, до чего догадались болгарские виноделы.
Или вдруг покажется мало — и город устроит фестиваль малоизвестных винарен в Римских банях под оперную музыку и балетные танцы, и тут уж зритель живым не уйдёт: чёрное августовское небо, по нему — Персеиды непристойно щедро натыканы и вот-вот полетят, под этим — римские стены — широкая полоса белого камня, узкий слой красного кирпича, примерный возраст — две тысячи лет, внутри — зелёная поляна, на ней столы, на них — вино, сотня примерно вариантов. Вокруг — люди, смеются, разговаривают, пробуют; в центре лужайки — струнный оркестр фигачит тему, например, из «Розовой пантеры»; рядом дети пляшут. Пахнет копчёным мясом, горячим песком, морскими водорослями, йодом и цветущими деревьями; воздух плотный и влажный.
Всё это время — рядом с ярмарками, – продолжают идти фестивали: музыкальный, танцевальный, кинематографический.
Туристы этому городу нужны как повод повыпендриваться; для них покупают самое дорогое и открывают самое центральное.
Самое интересное здесь делают для своих.
Впрочем, как везде.
Например, летний вариант «Вина и еды» делают в парке, да, чтобы все гости попробовали и обвосхищались. А десятикратно больший — в декабре, на стадионе в дальних окрестностях центра.
Июльский отчётный концерт Школы искусств открывает детскую часть Варненского лета; это мощная разнообразная программа часа на два. Зимний отчётный концерт Школы искусств идёт вместе с выставкой художественного и скульптурного факультетов, а танцевальная часть переносится на отдельный день — иначе не вместится: там и балет, и современный танец, и фольклорные коллективы; и всем хочется показаться перед зрителями.
Летом у нас больше движухи.
Зимой она глубже и локальнее; кто включился, тот и свой.
Летом работают летние сцены и летние театры.
Зимой варненцы ходят в театр как на работу: потому, что любят и потому, что могут. Билеты на презентацию мирового мюзикла раскупили за полтора дня. На спектакль «Три тенора в бассейне» пришло полгорода — тысячи человек запрудили улицы, чтобы послушать оперу.
А другое интересное событие варненцы могут просто проигнорировать — не потому, что не хочется послушать музыку, а из-за личного отношения к организатору.
Поэтому короткий ответ — для себя артистка Варна делает всё. И фестивали MTV, на которые съезжается весь мир. И лекции о местных благотворителях конца двадцатого века, куда приходит десяток краеведов. И оперные выступления под открытым небом, для всех жителей сразу. И выставки в заброшенных бункерах времён Второй Мировой, куда зрители приходят по одному и тайными тропами.
И во всём, что делает этот город, можно поучаствовать.
Можно вписаться волонтёром по зову сердца — в любой из больших проектов, от «Ночи музеев» до «Таляны»; в любое из социально полезных движений, от местного «Почистим [пляж] вместе» до национального «Сбора крышечек». Если есть ресурс, силы и амбиции — можно организовать движуху любого калибра, и сезонную уборку мусора из руин раннехристианской базилики, и приют для бездомных животных («Энимал хоуп», Варна; «Лаки Хант», Белослав). Если хочется того, чего ещё нет — можно сделать это самим: городскую игру (например, «Сердца» от академии «Adoorable»), прогулочный маршрут (например, мой «Одессос, что под Варной»), образовательные курсы (например, обучать болгарскому иммигрантов, как делают пасторы одной из протестантских церквей Варны), рисовальный фестиваль (например, «Граффити-Вселенная» от Кемсы).
Можно начать с чего-то небольшого — и постепенно менять и свой проект, и кусочек мира вокруг себя. Так делает содружество «Таляна», работающая с архитектурным наследием города, так делает Социальная чайная, занимающаяся практическим обучением детей-сирот, так делает Венко Добрев с проектами «Успешные [болгары]», «Хорошие новости» и «Мыслящие граждане» (видеоканал о том, как устроена страна) — и многие другие.
Отдельный кайф говорить: драйвовых творческих людей в Болгарии так много, что обо всех не расскажешь.
Мы работаем над этим.
Ольга Недорубова
специально для “Перелётного чердака”
Ещё по теме: видео “Галерея под открытым небом” на ютуб-канале “Ходи-смотри”
Понравилась статья?
Поделитесь ею с друзьями.
Хотите помочь нам в работе?
Будем признательны!
