Эта неделя на чердаке посвящена — скажем так, не сразу очевидным слоям в очень известных книжках. Потому что иногда вопрос «что хотел сказать автор» меркнет на фоне вопроса «как он это сказал». И это, в первую очередь, относится к многослойным книгам, где аллюзия догоняет аллюзию, слоями и даже пластами задаётся объем — и, с одной стороны, это даёт возможность читателю сколько угодно вариантов «что хотел сказать автор», но невольно направляет мысль в рамки определенного контекста, когда явно, а когда и тайно.
В этом выпуске я хочу обратить внимание на пьесу Шекспира, блестяще перелицованную Пратчеттом: сюжет книги «Дамы и господа» — не просто отсылка к «Сну в летнюю ночь», а точное следование пьесе в самых неожиданных деталях.
«Перелицовка» Шекспира начинается еще в «Вещих сестричках», где небольшой шабашик из трех ведьм берётся устроить пошатнувшиеся дела в королевстве Ланкр. Король умирает, возрождается призраком, на троне — узурпатор-тряпка в паре с воинственной и амбициозной супругой — тут и «Макбет», и «Гамлет», но пока что только отсылками. А вот в «Дамах и господах» разворачивается настоящая фантасмагория, многослойная, сложная, с захватом очень старых поверий (в которых эльфы — далеко не Добрый народ), — при этом строго по «Сну».
Во-первых, главное событие: две свадьбы. В «Сне» это свадьба афинского герцога Тесея и царицы амазонок Ипполиты, в «Дамах и господах» — свадьба короля Веренса и ведьмы Маграт. Обе свадьбы назначены на день середины лета, праздник более чем древний. В этот день не только достигают пика все силы земли, всего, что родит и плодоносит, но и силы духов природы, в том числе — и эльфов. При этом матушка Ветровоск замечает, что на самом деле это день прежде всего повышенной опасности в смысле возможного вторжения: «С точки зрения оккультизма летнее солнцестояние не представляет собой ничего интересного, но в мыслях людей этот день – особенный. А эльфы обычно сильны в мыслях людей». Герои обеих книг ожидают чудес от самого длинного дня, но знак этих чудес — противоположный.
В «Cне» фигурирует не одна свадьба, а три, и парами ко второй и третьей в «Дамах и господах» становятся романтически настроенные поклонники Матушки Ветровоск и Нянюшки Ягг, причем где-то в параллельной реальности Матушка таки вышла замуж за Чудакулли, в её сознание постоянно прорываются отголоски этой судьбы. И оба внезапных «романа» не выступают отдельно, а «подпирают» свадьбу Маграт, работают на то, чтобы она состоялась.
Здесь следует отметить, что хотя у Веренса мало сходства с античным героем, Маграт, робкая и послушная Маграт, в минуту опасности становится самой настоящей амазонкой: надевает доспехи и отправляется к Королеве Фей вызволять возлюбленного (очень распространенный мотив в староанглийских сказках). То есть её сюжетная линия как бы «проявляет» Ипполиту, которая у Шекспира как раз выступает исключительно в роли невесты, в этом персонаже воинственно только её прошлое, не настоящее.
Ну и, конечно же, основной комедийный стержень — группа крестьян, репетирующих, а затем играющих пьесу, с массой ужимок, шуточек и прибауточек. У Шекспира актеры вовлекаются в хоровод эльфов, а у Пратчетта — буквально вызывают их в мир Диска, и тут имеет смысл вспомнить киплинговского Пака с Меловых холмов:
Кусты раздвинулись. На том самом месте, где Дан изображал Пака, дети
увидели маленького, коричневого, широкоплечего человечка с торчащими
ушами, курносым носом, косыми голубыми глазами и смеющимся лицом. Он
заслонил лицо от солнца, как будто наблюдал за Основой и другими героями
Шекспира, и низким голосом (именно таким голосом три коровы просят, чтобы
их подоили), начал:
Что здесь за сброд мужланов расшумелся
Так близко от царицы? Ба, тут пьеса!
Он остановился, приложил руку к уху и, подмигнув, продолжал:
Ну что ж, я буду зрителем у них,
При случае, быть может, и актером.
Дети смотрели, затаив дыхание. Маленькое существо — оно было Дану по
плечо — спокойно шагнуло в Кольцо.
— Я давно уже не практиковался, но мою роль надо играть именно так.
Дети никак не могли оторвать от него глаз, разглядывая с головы до ног
— от темно-синей шапочки, похожей на большой цветок, до голых, покрытых
шерстью ног. Наконец он рассмеялся.
— Пожалуйста, не смотрите на меня так. Вы же сами меня вызвали. Кого
же еще вы ожидали?
— Мы никого не ожидали. Эта земля наша.
— Ваша? - переспросил пришелец, опускаясь на траву. — Тогда зачем же
вы играли «Сон в летнюю ночь» три раза подряд, именно в Иванов день,
именно в центре Кольца и рядом, совсем рядом с одним из принадлежащих мне
холмов в Старой Англии?
Еще одна отсылка к Киплингу — эльфы боятся холодного железа, не выносят его и стараются держаться от него как можно дальше.
Но вернемся к Шекспиру. Его актеры ставят пьесу «Прежалостная комедия ужасной гибели Пирама и Фисбы», актёры Пратчетта явно играют непосредственно «Сон в летнюю ночь», Джейсон Ягг даже говорит, что её играли в Анк-Морпорке (крупнейшем городе Диска) в театре «Диск» (The Disk – параллель с The Globe). Герои обоих произведений обсуждают необходимость выведения в пьесе льва, причем ланкрцы сразу же сравнивают результаты появления льва и осла на сцене (аллюзия на превращение Ника Основы). Обе компании детально обсуждают, можно ли мужчине играть женщину, при этом маска трансформируется в грим, а соломенная борода — в парик из того же материала.
Еще одна сюжетная линия — отношения Титании, Королевы Фей, и Оберона, Короля. У Шекспира эта размолвка временная, у Пратчетта — постоянная, Король и Королева даже живут в разных мирах. Но слова, с которыми Король, явившийся восстановить равновесие — то есть окончательно изгнать Титанию в ее мир — те же самые, с которыми Оберон обращается к Королеве у Шекспира: «К добру ли эта встреча при луне, Надменная Титания?» У Пратчетта эти слова звучат в самом конце в пересказе Маграт: «Там была упомянута какая-то встреча при лунном сиянии».
И вот что я еще хочу отметить: то, как Пратчетт выстраивает силу литературы. Мир разбойников-эльфов назван у него «паразитным»: «Кроме того, существуют застойные лужи – вселенные, отрезанные от прошлого и будущего. Они вынуждены воровать время у других вселенных и могут надеяться только на то, что им, как рыбам-прилипалам, удастся присосаться к динамичным вселенным, когда те будут находиться в уязвимом состоянии. Эти вселенные и называются паразитными, и на удачу они могут рассчитывать, только когда на полях вдруг начинают появляться круги, будто дождь из валунов прошел…» И мир эльфов таки прицепляется к Диску, причем не только к Диску. Матушка напрямую предупреждает об этом Титанию:
«– Ты вмешалась в пьесу, – продолжала матушка. – Наверное, ты еще не осознала, что натворила. Пьесы и книги… за ними нужен глаз да глаз. Иначе они обратятся против тебя. И я об этом позабочусь.
Она дружески кивнула измазанному синей краской эльфу, облаченному в плохо выделанные шкуры.
– Верно, Душистый Горошек?
Королева нахмурилась:
– Ты ошибаешься, его зовут иначе.
– Увидим, – просияла счастливой улыбкой матушка Ветровоск».
Эта связь осуществляется именно литературой. События на Диске, где актёры играют «Сон в летнюю ночь» становится основой для того, чтобы на Земле появилась пьеса Шекспира, где действуют и Душистый Горошек, и Колокольчик, эльфы-малютки из свиты Королевы, совсем не похожие на эльфов-любителей развлечься чужой болью. Мир-паразит оказывается накрепко связан с людскими умами, но не так, как ожидал, он трансформируется под влиянием сознания тех, кто смотрит пьесы и читает книги, а история Пратчетта, пародия на шекспировскую пьесу, становится предтечей своего источника, «Сна в летнюю ночь». Еще один круг, еще одна связь, означающая зыбкое место прохода в иной мир. Вот так мы все и путешествуем.
В оформлении использована иллюстрация Артура Рэкхема.
Хотите нас поддержать?
Спасибо!
