О еврейских кладбищах, средневековой поэзии на иврите и ашкеназских хасидах

Продолжая тему «отдыха со смыслом», отправляемся с Катериной Романенко в путешествие по Германии.

Одним из лучших событий, что случились со мной в две тыщи семнадцатом, стал фестиваль медленного чтения в Венеции: он зарядил и вдохновил меня настолько, что одним из косвенных последствий стало появление «Перелётного чердака». Так что, когда Eshkolot: a taste of ideas при поддержке фонда «Генезис» затеял фестиваль в Германии, я срочно подала заявку — чем чёрт не шутит, может же человеку повезти дважды? И оно таки да, может.

Идея фестиваля в Германии была в том, чтобы познакомиться с регионом Shum: тремя исторически важными для еврейской культуры городами — Шпейером, Вормсом и Майнцем, из название которых и складывается условное «ШУМ». Внушительная подборка текстов для подготовки к фестивалю включала информацию об истории трёх этих еврейских общин (и франкфуртской тоже), а также материалы по мини-курсам — о средневековой поэзии, об иудео-христианской полемике, о книжных иллюстрациях и об ашкеназских хасидах-мистиках.

Пять дней фестиваля были очень насыщенными, и по каждому, без преувеличений, семинару можно написать по отдельной немаленькой статье. Поэтому я решила сделать так: расскажу про каждый день — и вместо пересказа семинаров поделюсь одним-двумя поразительными открытиями. Поехали.

День первый: три города

Сбор назначили на первое июля — в полдень в синагоге Вестенд во Франкфурте-на-Майне. Заносить в календарь, что первого июля мне надо оказаться во франкфуртской синагоге, было приятно, но туда я не успела: поздновато прилетал самолёт, да и на линии S8/S9 были какие-то задержки. Впрочем, я предупреждала организаторов, что так может быть, и мудрая Галя Петренко ответила: ну, приходите тогда сразу на обед. Еда — важная часть фестиваля, это я помню ещё по Венеции. Словом, присоединилась я уже в ресторане, и была страшно рада видеть всю команду, да ещё и нескольких человек, с кем познакомились осенью.

• 

• 

• 

Основательно подкрепившись, мы отправились в Майнц — общаться с Мануэлем Герцем, израильским архитектором родом из Германии, который построил там новую синагогу. Это потрясающее здание, и Мануэль рассказал вагон всего интересного о том, как он его проектировал, как придумывал форму, как подбирал материал для облицовки стен (керамические плитки!), как встраивал здание в пространство города и как выбирал элементы декора. Очень многие его решения связаны с ролью слова и текста в иудаизме; так, очертания самого здания складываются в слово Kedushah (קדושה), а стены изнутри покрыты буквами, в большинстве нечитаемыми, но иногда складывающимися в слова и целые цитаты. От него же я случайно узнала, что Гутенберг, оказывается, родом из Майнца, там есть музей, и планируют строить новый.

После этого мы поехали в Шпейер, где нас ждали — нет, не отель, сначала ужин, потом первое занятие в мини-курсе Петера Ленардта о средневековой поэзии ашкеназских синагог. Местом для основных занятий стала синагога Шпейера, следующие несколько дней мы провели в основном в ней. Ужасно интересно было разглядывать её после рассказа Мануэля: он, например, не хотел использовать Звезду Давида в декоре, звезда ровно одна, около арон кодеш, в порядке компромисса с заказчиком. В Шпейере их только на каждом окне по две (а окон шесть).

Да, так вот, Петер. Он преподаёт в Университете Бен-Гуриона и специализируется на еврейской и христианской поэзии средних веков. Страшно обаятельный. Невероятно начитанный. Смешно шутит по ходу лекции. На первом занятии рассказывал, как вообще появилась в иудаизме молитва (в Храме, оказывается, молились в тишине) и молитвенники, как к молитвам и чтениям Торы добавилась литургическая поэзия — пиют, как устроены такие молитвы-поэмы.

После этого мы добрались до отеля (жить нам предстояло в Шпейере), расселились и — не знаю, могу ли использовать множественное число, но лично я упала почти замертво. Тем более, что предстоял ещё более длинный день.

День второй: самый насыщенный

Первая половина дня была посвящена кабинетным занятиям — три пары с небольшими кофе-брейками. Первый семинар вела замечательная Катрин Когман-Аппель, она изучала иллюстрации средневековых книг и приехала рассказать о тех манускриптах, которые были созданы в регионе общин ШУМ. Для начала Катрин рассказала про книги вообще и книжные иллюстрации в частности тех времён. Любопытно, что поначалу еврейские заказчики пользовались услугами христианских иллюстраторов — и есть экземпляры, где художник, не зная контекста, нагородил полной чуши. Ещё речь шла про книги, которые часто богато иллюстрировали: Аггаду и Махзор (сборник праздничных молитв и пиютов, привет, Петер).

Второй семинар — история иудео-христианской полемики с Владиславом Слепым, исследователем из Зальцбурга. Мне очень понравилась меткая формулировка «дискуссия о монополии на истину»: это в эпоху гуманизма стали говорить, что возможны разные ответы, а в Средние века спор шёл о том, кто прав. У обеих сторон было некоторое преимущество — иудаизм, как ни крути, «материнская» религия, но христианство, с другой стороны, влиятельнее и многочисленнее. Плюс на минус, в итоге еврейские полемические тексты писались из более слабой позиции — и это здорово определило их специфику.

Затем мы снова встретились с Петером: теперь речь пошла о том, как ивритоязычная поэзия отреагировала на трагедию Первого крестового похода. За те три года погибли примерно две трети всех евреев германских земель. В одном только Майнце за три дня убили тысячу сто человек, при том, что было их порядка полутора тысяч. Так появляются «книги памяти» и хроники (Петер говорит, что обе идеи заимствованы у бенедектинцев и что до того иудеи не упоминали таких мелочей, как дата и место события), а литургическая поэзия начинает осмыслять те чудовищные события. Кончилось дело подробным разбором одного пиюта, в котором David BiRebbi Mashullam красочно и в деталях сравнивает резню в синагоге с жертвоприношением в Храме, ну и в общем по итогу некоторые особо впечатлительные (не буду показывать пальцем, хотя всем ясно, что я о себе) выпали из зала с картинами отцов, убивающих своих детей, рек крови из-под двери и распотрошённых женских тел перед глазами. У крестовых походов было, кажется, только одно положительное достижение: благодаря им распространилась идея путешествий — раньше-то люди больше чем на сотню километров от дома не отдалялись. Именно так в 12 веке возникает фраза «В следующем году в Иерусалиме»: у людей появилась идея, что это в принципе теоретически возможно, до этого даже в голову не приходило.

А день-то только начинался. Пообедав, мы отправились бродить по Шпейеру в поисках остатков еврейского квартала. Cейчас это Museum SchPIRA, там остатки синагоги, сохранившаяся подземная миква (купальня) и собственно музей. В Средние века Шпейерская община была одной из важнейших в Европе, но позже и её, и следы её существования стёрли с лица земли почти целиком.

После музея — императорский собор Шпейера под руководством потрясающей Дильшат Харман. Я, балда, по неясным мне самой причинам не записывала — впредь-то я была умнее и конспектировала вообще всё, а тут оплошала. Теперь буду ждать, пока Эшколот выложит запись (обещают скоро опубликовать тут), и переслушаю, и запишу, потому что Дильшат рассказала просто невероятно много: и про историю строительства, и про особенности архитектуры, и про декор. Мы потом обошли собор кругом, и она показывала, куда смотреть, и зашли внутрь — поглядеть собор, часовни и крипту. Больше всего меня потрясла история Эдит Штайн: иудейка по происхождению, она была немецким философом, потом приняла католичество, ушла в монахини, погибла в Освенциме, канонизирована Иоанном Павлом II. На мемориальной доске так и написано — иудейка, атеистка, христианка, кармелитка, мученица.

Вернувшись в синагогу Шпейера, мы познакомились с красавицей Наамой Бен-Шахар, с которой ближайшие три дня нам предстояло погрузиться в тонкости учения средневековых ашкеназских хасидов. Это другие хасиды, не такие, как потом в Восточной Европе, и заочно они мне не понравились ни капельки. У них знаете, какая основная идея? Радость — плохо, и вообще надо стремиться не получить ненароком какого-нибудь удовольствия, потому что чем больше ты страдаешь в этой жизни, тем лучше тебе будет в жизни следующей. Анти-буддисты! Около ста лет они развивали своё учение, как раз-таки в районе ШУМ, а потом заглохли (и неудивительно, комментирует ехидный внутренний голос). Аскетизм, равнодушие и альтруизм — вот столпы хасидизма. Тоска. Но страшно любопытно.

После ужина нам оставался только концерт ансамбля Lucidarium — их я тоже помнила по Венеции и очень ждала. Они восстанавливают средневековую и ренессансную еврейскую музыку, классные, вот послушайте:

День третий: Вормс

Следующий день начинался ещё раньше, потому что нам нужно было добраться до Вормса. Там мы сначала отправились на старое еврейское кладбище — одно из важнейших исторически и религиозно, наряду с пражским и венецианским (а я на венецианском был, был, ликует внутренний голос). Здесь Борис Хаймович рассказывал нам о погребальных ритуалах, устройстве еврейских кладбищ вообще, иудейских представлениях о загробной жизни и традициях общения с усопшими. Вы вот знали, что по иудейским представлениям, под землёй существуют своего рода проходы, и по ним души погребённых стекаются в Иерусалим, где и воскреснут? Поэтому хоронят не в гробах, а там, где обязаны все-таки хоронить в гробах по местным законам (например, в средневековом епископском городе Вормсе), тихонько разбивают дно; и ещё кладут мешочек с землёй Израиля. Дальше началось, собственно, о главном: о надгробиях — что на них писали и в каком порядке, как надписи менялись со временем, как появились изображения (поначалу-то их не было вовсе).

• 

• 

• 

Через местную синагогу, разрушенную до основания и собранную по осколочку точной копией, ставшую некоторой базой для синагог по всей Европе, мы отправились в собор Вормса. Строго говоря, собором он был тогда, а в 19 веке его разжаловали до простой приходской церкви, правда, с некоторыми привилегиями в память о былом величии. Здесь я как раз записывала за Дильшат каждое слово и могу только по одним этим заметкам накатать пару статей, но здесь расскажу две штуки всего. Первая: у собора в Вормсе два алтаря, и они как инь и ян: восточный — барочный, а западный — романский. Выглядит крышесносно. Вторая: кратко об исторической роли собора. Во-первых, его первая строительница — Брунхильда, и одна из сцен «Песни о Нибелунгах» разворачивается как раз перед Вормсским собором. Во-вторых, в 1521 тут приключился Вормсский рейхстаг, на котором Лютер отказался признавать свою неправоту, заявив: «На том стою, и не могу иначе (нем. Hier stehe ich, ich kann nicht anders)».

Вернувшись в Шпейер и пообедав, мы отправились учиться. Сначала с Владиславом обсуждали судьбу двух очень разных людей: принявшего христианство и ставшего яростным антисемитом Антония Маргариты и защитника евреев Йоселя из Росхейма. Маргарита писал книгу формата «всё о евреях», и они с Йоселем в процессе подготовки этой книги вступили в диспут — по итогам которого Маргариту посадили в тюрьму, к слову. Книгу он написал, но на этом исчез из истории.

С Наамой мы обсуждали хасидские представления о мире и жизни и разбирали разные тексты, в основном из Sefer Hasidim. Такое, про не просто выполнять заповеди, но ещё и вычислить, чего Бог хочет от тебя помимо них, и выполнить это предназначение. Про то, что мир — борьба за выживание. Про то, что при всём этом хасиды не уходили окончательно в богатый внутренний мир — мир поступков тоже был важным, собственно, через них ты заповеди и выполняешь.

С Катрин речь шла о рисунках с фигурами людей и животных: они вроде бы не запрещены галахическими законами и сначала встречались; потом перестали, и Катрин предполагает, что это может быть связано с поклонением иконам: чтобы не нарисовать ненароком потенциальную икону. Однако во Франции и Германии иконам не поклоняются, так что фигуры в рисунках появляются снова. Главный вывод этого семинара: еврейские общины совсем не были изолированы от окружающего мира, напротив, они чутко прислушивались к нему и эволюционировали в соответствии. Вот в период икон не рисовали возможных идолов, и в мусульманском регионе тоже старались не выделяться из местных традиций. Вообще страшно интересный был разговор, разбирали разные тексты и картинки, обсуждали разные обычаи и немного говорили о рисунках как историческом источнике.

После ужина снова встретились с ансаблем Lucidarium: сначала разучивали с ними песню, а потом перебрались в другое помещение и под руководством британки (чьё имя я не запомнила, к стыду своему и сожалению, потому что она замечательная) разучивали еврейские танцы; чрезвычайно увлекательно.

День четвёртый: Майнц

Наступил черёд Майнца, и начали мы опять с кладбища. Люблю кладбища! Так что у меня в эту поездку случился настоящий праздник. Говорили, в рифму, тоже о влиянии внешней среды: вот, скажем, сначала надписи на надгробиях были исключительно на иврите, потом кое-где появляется немецкий, а потом немецкий замещает иврит вовсе. И дату рождения евреи вообще-то не писали, это их потом европейцы научили. Кладбище в Майнце — древнейшее в Центральной Европе; строго говоря, уже не вполне кладбище, скорее исторический памятник, потому что надгробия перемещали и переорганизовывали. Старейшая могила здесь 1068 года, там упокоен важный человек и, по-современному говоря, феминист Гершом бен Иехуда из Майнца. Этот уважаемый господин запретил многожёнство, развод без согласия жены, осуждать выкрестов, которые вернулись в иудаизм, и — читать чужую переписку. Честное слово, современным бы религиозным лидерам у него поучиться.

• 

• 

Вы могли бы подумать, что после кладбища мы традиционно отправились в собор, но нет. Собор в Майнце есть, тоже императорский и тоже страшно интересный, но направились мы в другое место: церковь св. Стефана. Строили её одновременно с собором, но тот предназначали для всяких пышных церемоний, а тут предполагалось тихо-мирно молиться за империю. Специальное место для молитв за империю, представляете? Так вот, эта церковь — единственная в Германии, где работал Шагал. Он вообще в Германии отказывался работать, по вполне понятным причинам; вот во Франции и Штатах его витражей и фресок немало, во второй половине жизни он занимался скорее декором, чем живописью. Но тут попался архиепископ Майер, который Шагала уговорил — то ли сработало его полу-еврейское происхождение, то ли что, но в итоге им удался настоящий монумент диалога между конфессиями. Шагала никак не ограничили в выборе сюжетов, и теперь на семи витражах апсиды, в частности, видна менора, да и свечи на одном христианам напомнят о Благовещении, а вот иудеям — о шаббате. Семь витражей, да; а остальные витражи делал его ученик, Шарль Марк, и они тоже хороши: такие растительно-абстрактные в синих тонах. Люблю Шагала, смотрела, пока не словила лёгкий передоз. Интересно, что диалог конфессий там продолжается: как раз попали на выставку арабской каллиграфии.

После обеда нас ждали всего две лекции. Наама рассказывала про отношение хасидов к магии (отрицательное) и чудесам (положительное). Мне понравилось, как они разводили магию и чудодейство: магия — это когда для выгоды, денег там наколдовать или ещё что, а чудо — это когда для воплощения замысла Божьего и вообще приближения к Нему.

Последний семинар с Катрин был о разных версиях Аггады и — на этот раз подробнее — о рисунках как источнике. Скажем, впервые информация об одном из пасхальных обычаев, который сейчас общепринят (там какие-то тонкости с афикоманом — то ли отец его прячет, а дети находят, то ли дети прячут, а отец забирает, я запуталась), появляется именно в виде картинки в манускрипте.

Планировала после этого уйти в отель, уложить вещи и упасть спать — а упала вместо этого на хвост Дильшат и ещё двум участницам и увязалась за ними смотреть на Рейн. Рейн не подвёл. Правда, после этого продолжить вечер сил не было уже совсем.

День пятый: Франкфурт-на-Майне

Уже основательно осоловевшие от новых знаний, мы погрузились в автобус и отправились во Франкфурт. На кладбище, конечно, а куда ещё. Там у нас случился обстоятельный разговор про Франкфурт и историю его еврейской общины, про роль евреев в его экономике и культуре, про еврейские имена и фамилии. Скажем, с 13 века к сакральному имени у мужчин добавляется второе, повседневное, а иногда и третье, домашнее; и постепенно эти имена становятся немецкими. Скажем, у женщин сакрального имени не было, поэтому им ещё с романских времён охотно давали заимствованные имена, и среди них немецкие имена распространились раньше и быстрее. Основой для фамилий стали каменные знаки, которые раздавали власти Франкфурта: они закреплялись за владельцем, сначала заменяли адрес, потом легли в основу фамилий — с 15 века передавались внутри семьи. Кстати, для евреев и христиан одновременно. Знаки при этом переместились на надгробия, и вот уже кладбище во Франкфурте крайне богато на разного рода изображения.

После семинара нас ждало только закрытие (и я всё же получила шанс побывать в синагоге Вестенд; огромная и красивая) и обед — ну да, что же, голодными отпускать? Дальше меня ждали полдня во Франкфурте, музей Städel, прогулка по набережной, восстановленный исторический центр с ратушей. Красивым финальным аккордом стал местный собор: внушительный даже в лесах, к тому же я впервые в жизни попала на католическую службу. Мало что поняла, но решила, что это красивое завершение истории про диалог конфессий — и отправилась есть сосиски и пить вино.

Общие впечатления

После того, как впитаешь такой объём информации, возвращаться в обычную жизнь непросто. Как я, например, буду жить дальше без кладбищ каждый день? Куда ходить-то, если не в соборы? Где мои четыре-шесть пар в день? К счастью, у меня остались тексты — подготовительные и самого фестиваля, так что если очень захочется, можно закопаться в них. А про Катрин мне говорили, что она написала несколько отличных книг, когда соскучусь по искусству средневековых еврейских общин, обращусь. Словом, горизонт едва виден.

Очень понравилось, как всё было организовано. Особенно удачным мне кажется решение сделать первый полный день самым нажористым и затем постепенно снижать накал: силы впитывать падали с каждым днём, столько приходилось усваивать.

Великолепный шанс повидать небольшие городки Рейна, сама бы я вряд ли собралась, а оказывается, там очень здорово.

Уже к середине второго дня начал складываться паззл: тексты со стен синагоги Майнца мы разбирали в тот же вечер с Петером, а наутро уже обсуждали, как именно их иллюстрировали — и так далее, и так далее, вот как выглядела синагога, вот что происходило в мире, вот какие были обычаи, вот на каком языке писали эпитафии, и вдруг перед тобой даже не паззл, а объёмная картинка, которую ты можешь по-всякому рассмотреть. Здорово, что лекторы знакомы между собой и работали вместе: Катрин и Петер могут сослаться друг на друга, а Владислав и вовсе аккуратно сообщает, что давно полемизирует с Петером о том, можно ли считать поэтические тексты исторически достоверными. Вспоминая придуманный мной же образ убитых иудейских младенцев грудой на жертвеннике, соглашаюсь внутри: очень хочется надеяться, что всё же художественное преувеличение.

Несколько дней спустя эта лавина немного улеглась, и я могу написать об этом опыте; а осмыслять и развивать его я буду явно ещё долго. Спасибо, словом, Эшколоту и всем его партнёрам и спонсорам за идеальные каникулы. Лучше путешествий — только путешествовать и учиться новому одновременно.

Все фото сделаны автором, и он просит прощения за их качество.

Хотите нас поддержать?
Спасибо!