Символика и устройство христианского храма, часть вторая

Искусствоведение

Прежде чем перейти к периоду с V по примерно X-XI век нашей эры, когда формируется и достигает расцвета искусство Византии — образчик и предмет зависти всего мира, — стоит сказать пару слов о трансформации античного искусства — от «Дорифора» Поликлета до римского скульптурного портрета III века.

«Копьеносец» Поликлета, греческого скульптора V в. до н.э., до сих пор считается математически выверенным каноном мужской красоты. Оригинала статуи не сохранилось, но существует множество копий. Изображенный юноша безмятежен и расслаблен, он полностью отвечает античной идее выражения совершенства духа через совершенство тела. А вот прекрасный образчик позднего римского портрета: император Филипп, 2-я четверть III века н. э.

Грубое, ассиметричное лицо, в морщинах, взгляд исподлобья, плечи напряжены, голова выдвинута вперед: никакой расслабленности и гармонии, тело – почти уродливый сосуд для неукротимого духа. Отталкиваясь от эллинизма, раннехристианское искусство уже в катакомбных росписях «переворачивает» эту идею и одновременно продолжает ее: тело вообще не имеет значения, оно условно, важна лишь душа.

Позы изображений экстатичны, лица лишены портретных черт, а одежды прописаны так, будто под ними и вовсе нет тела. Это важный переход, в результате этой трансформации – от «совершенное тело — храм совершенного духа» к «несовершенное тело — тюрьма для неукротимого духа» и, наконец, к «телом можно пренебречь вовсе, изображать следует идею духа» и возникло то, что мы знаем как иконописный канон.

Теперь небольшой экскурс в историю Римской империи. В 286 году император Диоклетиан, римский офицер и сын раба, широким жестом «дарит» половину империи своему другу, Максимиану Геркулию, а потом вовсе делит ее на четыре части — ради упрощения управления, в те времена Римская империя простиралась от Британии до Африки. Система не прижилась и после серии гражданских войн к власти пришел Константин, который объединил Запад и Восток, а в 325 году созвал первый Никейский (Вселенский) собор, где, полагаю, долго зевал, слушая ожесточенный спор о том, сотворен Богом Иисус Христос или природа его нетварна. В 330 году он переносит столицу в отвоеванный у главного соперника город Византий. Так будущий Стамбул становится Константинополем.

Символика и устройство христианского храма, часть вторая
Вот так выглядит Римская империя ко времени победы Константина.

В 395 году император Феодосий Великий делит страну между своими сыновьями, Аркадием (Восток) и Гонорием (Запад). Империя окончательно разделена и больше не сольется, а в 476 году германский варвар Одоакр смещает последнего императора запада (по иронии судьбы имя ему было Ромул, с Ромула началось, на Ромуле и кончилось), отсылает символы императорской власти в Константинополь, и императору Зенону, по сути, ничего не остается, как назначить его своим представителем в Италии. Но понятное дело, что Одоакр, этот предтеча итальянской мафии, просто сделал ему предложение, от которого Зенон не смог отказаться.

Но Зенон тоже был не промах: натравил на Одоакра Теодориха, короля остготов. Согласно легендам, Теодорих в детстве пробыл в Константинополе десять лет заложником — была такая милая традиция у императоров, брать в заложники детей из знатных семей неспокойных провинций — и, видимо, не терял времени даром. После победы над Одоакром Теодорих обосновался в Равенне, столице его итальянского королевства, и довольно скоро стал Теодорихом Великим, и было за что.

Всех этих перетасовок уже хватило бы с лихвой, чтобы храмы восточной части империи сильно отличались от западных, вот об этой разнице я сейчас и расскажу.

Прежде всего устройство базилики подчиняется литургии, то есть самой процедуре службы. Христиане, более не таясь, совершают величественные шествия по городу, толпа вливается в храм, течет от порога к алтарю, причем необходимо как-то разделить потоки — священнослужителей и паствы, чтобы последняя не мешала самому богослужению. Так появляются хор — в западной традиции — и преграда, в восточной. Разница между ними пока только в том, что в западной (латинской) традиции священники располагаются перед престолом, а в восточной (греческой) — за ним, непосредственно в апсиде.

При этом на суровом и варварском западе преградой служит просто мраморный барьер, отгораживающий, но не мешающий видеть, что происходит. А на территории пышной и утонченной Византии преграду украшают еще и колоннами и антаблементом поверх, а то и дополнительным павильончиком над входом. Вот это и есть основа будущего иконостаса. Основное украшение храмов — помимо мраморных колонн нефа, резного амвона и преграды хора и алтаря — мозаики. И самая блистающая их часть — золотые фоны. Золотой фон мозаик на самом деле золотой — тонкая пластина золота под стеклянным квадратиком, потому что сказано в Откровении Иоанна: «Улица города — чистое золото, как прозрачное стекло». Золотой фон означает, что все изображенные — принадлежат этому небесному городу, шествуют по его улицам, и мозаики часто изображают именно шествие, того же направления, что и направление службы в храме — от входа к алтарю.

Таковы мозаики Сант-Апполинаре-Нуово в Равенне, главной базилики, построенной тем самым Теодорихом Великим в начале пятого века. Белые одежды мучеников – также из Откровения Иоанна. Мозаики храмов Равенны уцелели чудом, потому что избежали величайшей катастрофы, случившейся в Византии в VII-IX веках: иконоборческого периода.В середине седьмого века арабы «отъели» от Византии Месопотамию, Сирию, Палестину и Египет. Были потеряны плодородные земли, был утрачен доступ к папирусу, книги воздорожали, результатом стало падение грамотности и практическое отсутствие литературных памятников в этот период. Больше ста лет то, что осталось от империи, было охвачено ужасом и ожиданием конца света. Результатом стала массовая истерия. Мало того, что к иконам стали относиться как к талисманам (доходило даже до соскабливания краски и поедания, чтобы избавиться от хвори), так еще и миряне шли теперь в храм не столько послушать службу, сколько полюбоваться на прекрасноликих мучеников. А было на что.

Стоит такой на золотом фоне, раскинув руки в каноническом жесте, глаза огромные, губки бантиком, весь мерцает в солнечном свете — а у тебя дома дети голодные, муж злой и мать больная, ну как тут не тронуться. Иконы уничтожались, мозаики сбивались и замазывались. И так продолжалось до воцарения императрицы Феодоры, то есть до середины девятого века. Вот тогда было объявлено, что иконы — и их мастера — снова в почете, и тех, кого еще можно было вернуть из ссылки, снова позвали в столицу. Начинается совершенно новый период Византийского искусства, вырабатывается сухой, строгий, одноликий канон. Иконопочитатели, победившие в этой битве, особо почитали образ Богоматери и все сюжеты, связанные с воплощением Христа – отсюда берут начало классические сюжеты страстей и образ мертвого Христа, ибо «Будучи создан совершенным человеком, он [Христос] тем самым изображаем, как и все мы…» (слова патриарха Фотия). Богоматерь с младенцем появляется даже в Софии Константинопольской, хотя это пространство явно не предназначено для такого изображения.

После землетрясения в куполе была сделана мозаика с изображением Христа и херувимов, на западной арке — снова Богоматерь с Христом и апостолами, далее — фигуры ангелов, пророков и отцов церкви. Центральный неф Софии впоследствии стал образчиком для огромного количества храмов, в том числе и Софии Киевской (XI век) с ее одинокой Орантой, будто облитой жидким золотом. В целом живопись (мозаики и фрески) символизируют идею Церкви Вечной, что после истерии с разрушениями было очень и очень востребовано. В это же время начинает складываться крестово-купольный тип соборов, более уравновешенный, более ритмичный, чем базилика. К тому же, София, хоть и является купольной базиликой, по-прежнему служит образчиком с точки зрения убранства. Но далеко не каждый город мог позволить себе храм хотя бы похожих размеров, и сюжеты приспосабливаются к меньшему пространству, становится меньше деталей, фигуры обретают утвержденные позы.

Византия, пережив утрату сокровищ, вырабатывает такой вид храма, по которому, даже если уцелеет всего один (не дай бог катастрофа повторится), можно было бы восстановить все остальные. Ну и чувственность сильно убавляется, а страдания плоти — натурализируются. Все это достигает полного расцвета и выразительности как раз к десятому веку, и одновременно же достигает пика спор между церквями Востока и Запада: считать исхождение Святого Духа только от Отца — или и от Отца, и от Сына. Речь идет о Преображении на горе Афон: свет, исходивший тогда от Христа, был его собственный — или отраженный отцовский? Латиняне настаивали на собственном, греки — на отцовском. Чем это кончилось для Восточной церкви — мы хорошо знаем: в 1054 году она стала православной, и православие от нее приняла Русь – вместе с истовым почитанием икон, вплоть до чудотворства, — мозаиками, крестово-купольным храмом, алтарной преградой, постепенно превратившейся в иконостас (первый ряд возник над антаблементом, а потом постепенно расширился до сплошной стены – иконы часто можно было привезти из крупных мастерских, а вот доставить живописцев на фрески и уж тем более мастеров на мозаики было сложно, не говоря уже о том, что церкви поменьше часто были деревянными), – и каноном, который менять нельзя, ни-ни, не дай бог опять иконоборчество, и как тогда восстанавливать? А вот чем это кончилось для Западной церкви, у которой как раз началась эпоха паломничества, я расскажу в третьей части. Будут и витражи, и возлюбленный мною Сугерий.


На заставке: Интерьер базилики Сан-Витале, Равенна, VI век.

Хотите нас поддержать?
Спасибо!