Сначала я хотел просто выложить эссе Толкина «О волшебной сказке», потому что, наряду с трудами Проппа – это одно из лучших объяснений структуры Страны Фей, как ее ни назови.
А потом мне задали несколько вопросов.
Например, почему фэнтези – это НЕ волшебная сказка. И что такое «Темная башня» Стивена Кинга, если не фэнтези.
А еще я вспомнил один чрезвычайно интересный разговор о том, как устроен внутренний мир современного человека.
Вот с него и начну.
Все (или почти все) знают Бёрновское деление: родитель-взрослый-ребенок. Оно, как я понимаю, соответствует иду-эго-суперэго, классической триаде. В каждом из нас сидит ребенок-творец-зависимый, родитель-обязанный-опекающий и взрослый, который просто трезво смотрит на мир, свое в нем положение, свои желания и свои потребности, а также видит этот набор в любом ближнем, то есть взрослый – это тот, кто в состоянии увидеть в ближнем не ребенка или родителя, а такого же взрослого.
Так вот, что было самое интересное в том разговоре, который я уже упоминал.
В нем была добавлена еще одна пара. Подросток – идеал (божество).
Пару родитель-ребенок (внутреннюю, разумеется) можно еще обозначить как критик-творец. Или как циник-волшебник. Внутренний ребенок творит, внутренний родитель критикует, часто – беспощадно.
Это мы все, конечно, знаем.
А еще мы знаем (предположительно), что сказки, в том числе и волшебные, вроде как предназначены детям. Что сказку не возьмется критиковать даже очень циничный родитель – это же сказка. Незачем настаивать, что это дурацкие несбыточные фантазии, со сказками и так все ясно.
А вот фэнтези и фантастика, прямые наследники волшебной сказки, их целевая аудитория – кто?
Понятно, что подросток. Ну, как я слышал.
Мысль первая, спорная, но я ее выскажу, у нас же тут разговоры.
Целевая аудитория фэнтези и фантастики – не просто подросток, а та самая пара подросток-идеал(божество). И то, что в этой паре идеал(божество) является стороной критикующей и циничной – только усиливает эффект.
Вторая мысль, уже не для спора, потому что это просто правда: на самом деле волшебная сказка предназначалась именно для подростков. Это были истории перехода из детства во взрослость, истории инициации, смерти и возрождения.
И тут имеет смысл посмотреть, как оно все шло.
Что такое волшебная сказка? Потому что, как ни крути, весь нынешний мэйнстрим – от нее, целиком и полностью, плох он или хорош – дело другое. Любая волшебная сказка – это история спасения себя и рода, история обретения власти путем овладения магической стороной мира. Они – волшебные сказки – появились гораздо раньше плуга и городов, это прежде всего – мир леса, мир, где людей гораздо меньше, чем деревьев.
Главному герою давалась личная магия или магический предмет – и он получал власть над лесом, после чего мог брать жену, возглавлять род и обеспечивать все, что обязан обеспечивать роду его глава. Выживание и, желательно, процветание. В этом был смысл.
Потом были сотни лет земледелия, жизнь стала немного попроще, но все еще доставляла много хлопот. Род выживал уже без проблем, а вот один конкретный человек – не очень-то. И тогда появились истории спасения, силы, данной эгрегором, а носителем этой силы становится не лес, а сам человек, благословленный Богом. Грубо говоря, на смену оленеголовому мертвому божеству в лес приходит вполне живой Мерлин (или святой отшельник) – и живет там как хозяин, обучая и наделяя силой малолетних героев.
Одновременно с этим начинается экспансия. Человек начинает подозревать, что у этого мира есть край, что мир конечен. Что в глубочайшие леса ходить все дальше и дальше, а самих лесов – все меньше и меньше. Тогда он пытается вовсе лишить их силы – и перенести эту силу за пределы мира. Первая фантастика, настоящая фантастика, с полным отрицанием Духа, с победой разума – помещает условный лес на соседние планеты. Оттуда сыплются полчища монстров и – внимание! – что происходит? Именно. Угроза существованию всего человечества. Все тот же род, все та же проблема чисто физического выживания.
И литература обретает Супермена.
При этом от сказки, помимо многих прочих составляющих, берется ее обязательная условность – хотя бы потому, что для героя сказки попасть в лес означало попасть в мир с другими законами физики. Гиперпространство, перпендикулярное время, мутации на основе вытяжки из паука или скрещивания человека с электрической лампочкой.
Одновременно с этим уходящий в условный “лес” оказывался вне закона, не только физического, но и социального. У человека давно появились пашни, города и дороги, а пребывание в лесу все еще означало пребывание отдельно от законов социума и физики – Робин Гуд одновременно и разбойник (социум), и небывалый стрелок (физика).
Но у сказки и фэнтези (фантастики) есть одно интересное отличие. «Бульварных» волшебных сказок не бывает. А вот «бульварная» фэнтези и фантастика – запросто. Та, которая дает сильный эмоциональный приход, которую читаешь, когда устал, болен, не очень хочешь думать, а хочешь вместе с Конаном-варваром бегать по горящей земле с мечом в одной руке и красоткой – в другой, причем меч и красотка весят примерно одинаково.
Характерная особенность такой литературы – герой не меняется или меняется очень мало, он не наращивает умения, ему не нужна инициация, ему необходимо проявлять свое совершенство, быть правым, быть сильным.
И прежде чем вы скажете – э, да он тут поносит нам любимые комиксы, что он в них понимает! – я скажу: я написал три книги из саги о Конане, и две из них, честное слово, весьма неплохи.
Дело в том, что подросток внутри нас – точно такая же пара, как родитель-ребенок, он все время мечется от Заратустры к Раскольникову.
И Заратустра – невесомый, готовый к прыжку, Заратустра – плясун, Заратустра легкий, всегда готовый к полету, готовый и проворный, блаженно-легко-готовый, любящий прыжки и вперед, и в сторону – противостоит тяжелому, угрюмому Родиону, который вечно на грани краха, заперт в треугольной комнате и, маясь вопросом “тварь я дрожащая или право имею”, не в силах даже самому себе доказать это самое право.
Подросток и божество в нас пара куда более близкая, чем ребенок и родитель, не нам, мы как раз ее от себя тщательно прячем, а друг другу. Ребенок тяжело переходит в родителя, Заратустра в Раскольникова – в мгновение ока.
И Раскольников изнывает от желания быть грудой мышц (и правым), а Заратустра – встать в поле, алом от роз и черном от тени Башни, что идет сквозь все миры.
И, на мой взгляд, именно эта пара идет к Темной Башне, покоряет миры, носится с мечом в одной руке и красоткой – в другой, именно она скачет из человека-паука в журналиста и обратно.
Именно ее манит ветер дальних странствий, именно она нуждается в Выздоровлении, Побеге и Утешении (последняя глава эссе Толкина), потому что именно ей жить в других мирах, как только она их найдет и освоит.
А эссе Толкина в переводе С. Кошелева лежит вот здесь, и оно стоит того, чтобы его прочитать.
http://www.plam.ru/…/priklyuchenija_toma_bombadila_…/p11.php
Хотите нас поддержать?
Спасибо!
